Поначалу все молчали. Они явно выжидали, что я скажу, а я решила ждать, что они скажут, но, подумав, отказалась от этой мысли. Сладкая идиотка просто не имеет права на такую сообразительность, ей обязательно надо с чем-нибудь выскочить.
– Куда мы летим, и вообще, что все это значит? – обиженно спросила я, отпив полстакана.
– Не хотите ли поесть? – вместо ответа заботливо спросил толстяк.
– Нет, – подумав, ответила я. – Пока не хочу. Но через полчаса захочу.
– Как вам будет угодно, мадемуазель. Вы получите все, что захотите.
«Увиливают от ответа, – подумала я. – Хотят узнать, что я за штучка». И, закурив, произнесла ледяным тоном:
– Я жду объяснений.
Вздрогнув, патлатый тоже закурил и начал:
– Видите ли, произошла неприятная история. Вы помните, наверное. Мы развлекались в игорном доме, как вдруг явилась полиция… – Изображая печаль, он горестно поник своей всклокоченной головой, но превозмог себя и продолжал: – Это было ужасно. Вы себя почувствовали плохо. Ничего удивительного, столько волнений! К тому же там было так накурено. Не могли же мы бросить вас на произвол судьбы!
Улыбка на его голубоглазом невинном личике младенца была такой искренней, что я поверила бы ему, если бы не подслушала их разговор. Раскрыв как можно шире глаза, я постаралась изобразить понимание и признательность.
– Надо было в темпе смываться, – продолжал патлатый. – Мы вас не знали, у нас не было вашего адреса, вот мы и забрали вас с собой.
Присутствующие улыбками и кивками подтверждали правдивость каждого его слова. Я бы могла поклясться, что ни одного из них не было в игорном доме, не говоря уже о том, что если кто и чувствовал себя там плохо, то никак не я.
– Весьма вам признательна, – сдержанно поблагодарила я. – Боюсь только, не слишком ли далеко вы меня завезли?
Джентльмены разразились разнокалиберным хохотом в знак доказательства того, что они оценили мой тонкий юмор. Так мы ломали комедию друг перед другом еще какое-то время, а потом я с доверчивым любопытством повторила свой вопрос:
– Так куда же мы летим?
– А не взволнует ли это вас? – забеспокоился патлатый. – Ваше здоровье… Не скажется ли на нем это известие?
– В конце концов, земной шар так мал, – успокоительно заметил толстяк.
– Пустяки, – добродушно заметила я. – Я обожаю путешествия. Итак?
– А, в один небольшой городок на побережье Бразилии, – выдавил из себя наконец патлатый с таким пренебрежительным жестом, как будто прилететь в Бразилию все равно, что проехаться от Груйца до Тарчина. Небрежным жестом он как бы перечеркнул все эти тысячи километров.
Я не сразу отреагировала – надо было показать, что просто потрясена этим известием. А я действительно была потрясена тем, что так правильно угадала. Потом позволила себе встревожиться.
– Но ведь у меня нет визы! – И добавила: – К тому же я не взяла с собой никаких вещей, а там, должно быть, жарко. В чем я буду ходить? И вообще, мне надо вернуться. Я надеюсь, что вы, господа… – И я захлопала глазами. Хотелось надеяться, что это вышло у меня достаточно глупо и беспомощно. Боюсь, что я достигла вершины в своем умении изображать дурочку и долго на этой вершине не продержусь. О такой мелочи, что мой паспорт был действителен только на европейские страны, я и не заикнулась.
Господа, внимательно следившие за каждым моим словом, принялись в четыре голоса уверять меня, что, разумеется, они будут обо мне заботиться и впредь, что я получу все, чего бы ни пожелала, и что вернуться я смогу в любую минуту. Это меня успокоило, и я позволила уговорить себя позавтракать с ними. Обслуживал нас официант в белом, все было на наивысшем уровне.
Пробный шар был пущен во время завтрака.
– Наверняка вас потрясла смерть того человека, – соболезнующе произнес толстяк. – Ничего удивительного, что вам стало плохо, ведь он испустил дух буквально у вас на руках.
При этом он тяжело вздохнул и поднял глаза кверху, как бы вознося молитву о душе усопшего. Я решила, что мне следует вести себя соответственно, отложила вилку в сторону и тоже испустила тяжелый вздох.
– О да, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя, – произнесла я, содрогаясь от одного воспоминания и на всякий случай теряя аппетит, тем более что уже наелась.
– Для нас это особенно тяжко, – вздохнул патлатый. – Ведь он был нашим знакомым, особенно вот его. – И он ткнул пальцем в маленького бандита.
Тот, быстро проглотив кусок, поспешно закивал головой и попытался придать своему лицу горестное выражение.
– Это был мой друг, – подтвердил он. По-французски он говорил намного хуже остальных. – Мой очень хороший друг. Как бы я хотел быть рядом с ним вместо вас в последние минуты его жизни!
Салон наполнили тяжкие вздохи. Немного справившись со своей скорбью, друг покойного продолжал:
– Его последний вздох… Его последние слова… Как бы я хотел слышать их! Он говорил с вами, мадемуазель? Заклинаю вас, повторите последние слова моего друга!
«Прекрасно! – мысленно одобрила я. – Еще немножко поднапрячься, и эта скорбь будет так естественна…»
– Увы, не могу, – произнесла я, издав уже совершенно раздирающий душу вздох. – Я их не поняла.
– Как это? – не выдержал бандит с глазами навыкате, но патлатый укротил его одним взглядом и сочувственно поинтересовался:
– Он вам сказал какие-то слова?
– Похоже на то, – с грустью подтвердила я. – Какие-то отдельные, бессвязные слова, к тому же едва слышным голосом…
– Прошу вас, повторите эти слова! – взмолился друг покойного. – Пусть они бессмысленны, но ведь это последние слова моего незабвенного друга! Я навечно сохраню их в памяти.